Студия Бэттла размещалась в двухэтажном, перестроенном из старого амбара здании, находившемся на заднем дворе дома. Мишель вошла в студию сквозь боковую дверь и крикнула:
— Эдди!
Бывший амбар подвергся радикальной переделке и отличался значительными усовершенствованиями по сравнению с прежними временами. Прежде всего в стенах прорезали высокие окна для обеспечения необходимого освещения. Внизу почти все свободное пространство занимали рабочие столы, мольберты, ящики с красками и банки с торчащими из них кистями. Все это, равно как столярные и слесарные инструменты, находилось на своих местах и содержалось в идеальном порядке. На стенах висели живописные полотна разных размеров и разной степени готовности. В воздухе витал характерный запах масляных красок и скипидара. Деревянная лестница вела на площадку второго этажа, куда выходили двери расположенных там помещений.
— Эдди?! — позвала Мишель второй раз, обозревая украшавшие стены полотна. Они представляли собой в основном портреты и пейзажи, отличавшиеся тщательной проработкой и тонко выписанными многочисленными деталями. Неискушенный взгляд Максвелл выделил из прочих почти законченную большую картину, изображавшую батальную сцену времен Гражданской войны. По мнению детектива, ей следовало висеть в каком-нибудь музее.
На противоположной стене были развешаны помеченные бирками различные предметы материальной культуры, имевшие отношение к эпохе Гражданской войны и к хобби, которым увлекался Эдди.
Услышав стук каблуков по ступеням лестницы, Мишель повернулась на звук и увидела хозяина мастерской. Художник был облачен в классическую артистическую блузу, заляпанную спереди синей краской, а его растрепанные волосы пребывали в не лишенном изящества художественном беспорядке. Под мышкой он держал завернутый в бумагу предмет, напоминавший очертаниями небольшую картину.
— Привет! Когда вы пришли, я как раз заканчивал работу над одной вещицей.
Максвелл обвела рукой многочисленные полотна, украшавшие стены мастерской.
— Честно говоря, я не ожидала, что ваши работы будут выполнены на таком высоком уровне.
Эдди небрежно помахал рукой, словно отметая комментарий, но появившаяся на лице улыбка свидетельствовала, что слова доставили ему немалое удовольствие.
— Что ж, с точки зрения техники мои картины действительно сделаны неплохо, но в живописи больших художников, помимо техники, присутствует кое-что еще, чему невозможно подобрать определение. Увы, я этой способностью обделен, но уже смирился с этим. Иначе говоря, я, как и большинство моих клиентов, довольствуюсь тем, что имею. — Бэттл поставил полотно на один из мольбертов, но снимать материю не стал. — Как прошел разговор с мамой? Удачнее, чем у меня?
— Заставить вашу мать разговориться, если она этого не хочет, все равно что пытаться сдвинуть с места гору. Но мы обязательно вернемся к этому разговору — чуть позже… Что это у вас, если не секрет?
— Закройте, пожалуйста, глаза.
Мишель было заколебалась, но сделала, как ее просили.
— Благодарю вас. Теперь можете смотреть.
Открыв глаза, детектив обнаружила, что созерцает собственную особу, правда, облаченную в бальное платье и изображенную на полотне. Максвелл подошла к портрету и некоторое время тщательно рассматривала, потом повернулась к Эдди.
— Вот для чего мне понадобился «Полароид», — объяснил художник.
— Прекрасная работа. Как вам удалось сделать ее так быстро?
— Я работал над ней всю ночь. При достаточной мотивации человек способен сделать все, что угодно. К сожалению, она передает лишь малую часть вашей прелести, Мишель. Но тут уж ничего не поделаешь… — Он снял картину с мольберта, завернул в бумагу и заклеил упаковку скотчем. — Можете взять себе.
— Но с какой стати вы решили меня нарисовать?
— Вы целый день наблюдали, как я играл в солдатики. И эта вещица — самое малое, чем я мог воздать вам за любезность и долготерпение.
— Но мне нравилось смотреть на сражение, это вовсе не было одолжением с моей стороны.
— Тем не менее я высоко оценил ваш порыв.
Она прикоснулась кончиками пальцев к свертку.
— А я — вашу работу.
Максвелл приобняла его, совершенно не ожидая, что Бэттл ответит ей объятием, да еще таким сильным. Мишель тоже с силой свела руки на его шее, и оба некоторое время пребывали в тесном контакте. При этом она ощущала исходивший от него запах краски, пота и чего-то неуловимого, мужского, чему не могла подобрать названия. Ей не хотелось отпускать его и высвобождаться из объятий, тем не менее детектив сделала это и, потупив глаза, отступила на шаг.
Бэттл протянул руку и, поддев большим пальцем за подбородок, приподнял ее лицо.
— Я понимаю, что вы чувствуете себя не в своей тарелке, и обещаю, что не буду доставать вас ухаживаниями. Так что вы, проснувшись, не обнаружите у себя перед домом новую машину. Но…
— Послушайте, Эдди… — начала было Максвелл, но он поднял руку, призывая к молчанию.
— Просто мне бы хотелось иметь такого друга, как вы.
— Но мне кажется, что у вас и без меня много друзей — и мужчин, и женщин…
— Вам кажется. По своему складу я скорее одиночка, пишущий картины и участвующий в бутафорских сражениях.
— Надо отдать вам должное: вы делаете и то и другое очень хорошо.
— Это точно, — послышался голос от двери.
Бэттл и Максвелл повернулись на голос и увидели Кинга.
— Привет, Эдди, — поздоровался детектив, подходя.